К выходу книги «Это норм!» мы запустили в инстаграме серию онлайн-интервью «Разбор успешных карьер». В них автор книги и карьерный стратег Елена Резанова разговаривает с теми, кто состоялся в своем деле. Цель эфиров — показать, что истории успеха не всегда такие гламурные, какими кажутся, а профессиональная самореализация не обязательно связана с загрузом и сверхусилиями.
Новый гостем стал Максим Дорофеев, корпоративный прокрастинатолог, эксперт в теме продуктивности, автор бестселлеров «Джедайские техники» и «Путь джедая». Публикуем первую часть беседы.
Елена Резанова: Максим, кто такой корпоративный прокрастинаотолог?
Максим Дорофеев: Человек, который занимается прокрастинатологией. Это наука, изучающая эффект прокрастинации. Смесь психологии, бизнеса и менеджмента. Я сам её придумал.
У меня давно сложилось впечатление, что во многих компаниях есть потери прокрастиногенного характера. Думаю, ты тоже с этим встречалась. Например, когда сотрудники пытаются разобраться с мелочью, со срочными или горящими задачами, а важное оставляют на потом. Или когда собираются толковые люди, с хорошей, казалось бы, мотивацией, а в итоге ничего не получается. Все устают и выгорают на ровном месте. Ладно бы подвиг какой-то совершили, прорыв… Но нет, просто так! Ты думаешь: «Зачем?» Оказалось, они и сами не знают — зачем. Я занимаюсь такими явлениями — это очень интересно.
В нашем разговоре прокрастинатологией я буду называть науку о прокрастинации; корпоративная же — это то, что происходит именно в бизнес-среде.
ЕР: Здорово. Наш словарь обогатился новым термином — наука прокрастинатология. А я замечаю вот что: в ситуациях, про которые ты говоришь, не только компании проигрывают и бизнес-цели не достигаются, но и человек ощущает потерю самоценности, часто на этой почве расцветает синдром самозванца. В общем, lose-lose ситуация. Полагаю, третья книга будет как раз об этом?
МД: Первые две тоже во многом об этом. Хотя кто-то может сказать: «О, бизнес-тренер, напридумывал каких-то наук!» Да, я сам придумал название — хотел, чтобы смешно и в шутку звучало. В моей второй книге вообще много шуток: целых 50 анекдотов, и это ещё издательство отфильтровало самые интересные, то есть похабные. Некоторые я вставлял ссылками, но редактор всё равно заметил. Что касается третьей книжки, то она будет. Сейчас начинаю к ней примеряться, дал ей кодовое название «Прикладная тараканодинамика».
ЕР: Отпад! Расскажешь?
МД: У многих из нас есть шаблонные мысли или привычки мышления. Бехтерев назвал их «тараканами». Синдром самозванца, установка «Сейчас надо разобраться со срочным, а важное сделаю потом» — примеры таких мыслей. Или вот еще: человек работает по шестнадцать часов в сутки и говорит себе: «Почему это я не могу английский учить? Похоже, я слишком ленивый. Надо себя заставить!» И еще: «Что ж я прихожу на работу, а руки никуда не тянутся, сижу и туплю в инстаграмчик? Наверное, я негодник и неудачник». У женщин всё наслаивается на «Я плохая мать!» У мужчин тоже свои прикольные комплексы. А если отмотать назад, понятно: человек просто устал. «Прикладная тараканодинамика» как раз об этом. Я пока насобирал три с половиной десятка интересных «тараканов» и планирую — в этом году или в следующем — проводить опросы, искать реальные примеры, смотреть, с какой частотой те или иные «тараканы» появляются и так далее.
ЕР: Потрясающая идея! Я точно хочу прочитать такую книгу. А теперь поговорим про карьеру. Один из самых живучих стереотипов связан с тем, что любой достойный профессионал должен на любом этапе знать ответ на 3 золотых вопроса. Первый: кем ты будешь через пять лет? Второй: какая у тебя цель на всю карьеру? Третий: как именно ты туда придешь (есть ли у тебя план)? Максим, как у тебя обстояли дела с этими вопросами? Всегда ли были ответы на них?
МД: Конечно нет! Мало того, у меня долгое время была традиция раз в пять лет бросать всё и начинать в новой сфере с нуля. Я успел много чего попробовать: пас коров (тем самым заработал деньги на первый компьютер), работал программистом и таксистом, преподавал в школе, делал программное обеспечение для самолетов, трудился в исследовательском центре крупной шинной компании во Франции. Потом любовь к математике и физике победила и меня всё-таки затянуло в область программного обеспечения. А последним рабочим местом по найму стала «Лаборатория Касперского», где я руководил отделом разработки.
Так что если бы году в 2012-м меня спросили: «Дорофеев, а ты веришь, что напишешь книгу про психологию и будешь заниматься тренингами?», — я бы сказал: «Вы что! Нет, я этой ерундой никогда не буду заниматься». У меня не было плана, и кажется, много у кого его нет. Просто в школе нам прививают мысль, что у человека должна быть единая цель, и бедный подросток в 13-14 лет думает: «А у меня нет великой цели, наверное, я неудачник, надо срочно выдумать ее себе». Под влиянием каких-то стереотипов выдумывает, потом интерес пропадает, а дальше приходится жить до 40 лет с комплексами: «Надо заставить себя заняться этим! Это же дело всей моей жизни!» Иногда ещё и родители «помогают».
Знаю ли я сейчас, что будет дальше, к примеру через пять лет? Нет. Но вот уже семь лет радикально не менял область (с 2013 года занимаюсь тем, чем занимаюсь). Звучит подозрительно стабильно. Может быть, как старый акын из анекдота, я нашёл свою ноту и здесь останусь. Но не факт. Готов плюс-минус ко всему.
ЕР: Знаешь, я могу предположить, что ты останешься в этой ноте, но либо перейдёшь на другой виток, либо найдёшь новый фокус. Вряд ли можно забронзоветь в чём-то одном и чувствовать себя кайфово.
Переходим к следующему вопросу. Люди воспринимают перегруппировку, выход во что-то новое как катастрофу. Многие считают, что карьерный кризис — это следствие ошибки, иначе им не было бы так плохо. В книге я пытаюсь донести мысль, что карьерные кризисы — это нормально, это сигнал того, что мы перерастаем происходящее сейчас. Но я прекрасно понимаю, что находиться внутри такой ситуации невесело. Как ты проходил через периоды, когда вокруг туман, не понимаешь, куда идёшь, и перед тобой вопросы, на которые не знаешь ответа, вроде «А что будет дальше?»
МД: Именно таких ситуаций, чтобы я совсем не знал, что будет и куда я двигаюсь, не было. Зато мне сложно было уйти из найма в свободное плавание. Потому что, как пишет Талеб, нет более чудовищной зависимости, чем зависимость от зарплаты. Рефлекс, когда каждые две недели приходит банковская эсэмэска, ой как привязывает. В первые год-полтора после перехода в другой формат работы было очень непривычно. Но потом стало проще.
ЕР: А как ты проходил через это «очень непривычно»? Это было непривычно, но комфортно?
МД: Нет, было стрёмно.
ЕР: Тогда что тебя заставило продолжать, а не вернуться обратно на твёрдую почву?
МД: Ну как? Было стрёмно, но интересно ведь! Опять же, любой карьерный скачок — это когда множество разных вещей складываются определенным образом. Игра в удачливость. И ты либо используешь появившуюся возможность, либо нет. На тот момент карты легли так, что у меня получилось всё подгадать и попробовать сольную карьеру. Когда-то давно я уже думал о ней и понял, что другой шанс выпадет нескоро (если он вообще будет). Не использовать его было как-то… не страшно, нет, скорее, обидно.
Конечно, когда нужно содержать семью, перемены даются нелегко. Обычно помогает пяток зарплат на счете. У меня тоже была финансовая подушка. Плюс я решил: когда мой баланс упадёт ниже определённого комфортного уровня, пойду искать работу. Это чем-то напоминало стратегию штанги у Талеба в «Антихрупкости»: ты защищаешься от определённого негативного исхода, а дальше, пока можно, рискуешь и пытаешься улучшить ситуацию.
В общем, я попробовал. В первые полгода было так: сидишь, работаешь, материалы готовишь, потом — паника-паника, надо пойти на Хедхантер, есть ли там вакансии?! Проверил — вроде есть, всё хорошо, успокоился, снова работаешь. Потом: «А там точно нужные вакансии есть?» Приступы случались регулярно, была бессонница на почве невроза, стресс. Но перетерпел, пережил, и дальше по чуть-чуть все пошло по ниспадающей.
ЕР: Есть расхожая идея, что любимая работа — это нон-стопом горящие глаза, полная включенность, кайф и ежедневный праздник. Как часто это ощущение бывает у тебя?
МД: Рассказываю: в 2013 году я уволился, прошло 6-8 месяцев — и я чуть не сдох. Потом понял, что на протяжении последних двух недель виделся с женой один раз — она встретила меня на Белорусском вокзале, чтобы отвезти в Шереметьево. Но обычно когда такое случается, психика нас защищает. Она перенастраивает фильтры восприятия: то, что когда-то нравилось, делается скучным и неинтересным. Например, я почувствовал, что клиенты стали казаться упырями и понял: стоп, пора отдыхать.
Опасность любимой работы в том, что ты начинаешь её потреблять. Я немножко запойный в этом плане. Это же классно, давайте ещё, давайте больше! А потом вдруг дохнешь. Я пришел к выводу, что отдых — это часть работы, иначе какое право я имею говорить: «Ребята, отдыхайте, соблюдайте баланс между работой и личной жизнью»? В итоге мы немножко переформатировали нашу жизнь: два месяца мощной работы, а потом на месяц уезжали в Таиланд.
Нельзя сказать, что страх, переживания и стрессы ушли именно через семь месяцев. Это накатывает волнами. Можно вспомнить, например, 2014 год, когда неожиданно всё подорожало, доллар упал, а компании урезали финансирование. На тот момент в марте я заработал ноль рублей. Дальше всё восстановилось, но чувство беспокойства периодически появляется и это нормально. Правда, чем дальше, тем проще это переносится. Коронакризис весной был прекрасен: у меня отвалилась бо́льшая часть работы, а я думаю: «Ну и хорошо, слава богу, можно канал на ютубе „попилить“». Кроме видосиков, сделал задел на второе издание «Пути джедая», переформатировали свои продукты и программы. А сейчас опять понеслось.
Ну а с работой… То, что сразу клеймом выжглось: чем больше ты любишь работу, тем с большей вероятностью сгоришь. Надо быть крайне осторожным и отдыхать.
ЕР: Это правда. И изменение отношения к клиентам, о котором ты говорил, — один из первых сигналов того, что ты перерасходовал ресурсы и что-то пошло не так. У меня тоже так было. По отношению к любым входящим — запросам, письмам, задачам, которые ещё месяц назад могли меня вдохновить, — я чувствовала избегание. Но в отличие от тебя я это не отрефлексировала и продолжала впахивать. Пока сама не выгорела и не осознала проблему эмпирическим путём, она до меня не доходила. После пришло просветление насчёт того, что часть работы — отдыхать. Теперь слово «отдых» стараюсь вычистить из лексикона, из диалогов с клиентами, потому что «отдых» всегда звучит как нечто вторичное, или как некая награда, или как некое следствие того, что ты хорошо поработал. А отдых — такая же часть процесса.
